Отец Алика Семе не поверил и решения своего менять не стал.
Раз приказ — значит, приказ. И обсуждать его и крутить носом нечего.
Лесорубы взяли совковые лопаты и ушли.
Отец Алика сказал, что вернутся они не скоро, и если не управятся, то, может, и вообще заночуют возле таежного костра.
Но ребята были даже рады, что остались одни.
Это все-таки не шутка — жить одним в тайге.
Коля Пухов вынес на всякий случай из коридора топор-колун и положил его на видном месте. Ребятам Коля сказал, чтобы они не отлучались далеко от дома и были все вместе.
Сначала мальчишки покатались на лыжах-самоделках, а потом пошли топить печь и варить обед.
Печка эта была не простая, а особенная и обогревала она сразу две комнаты.
Чтобы никому не было обидно, печь всегда топили по очереди — то Пуховы, то Крамари, то Пахомовы, то Яковлевы.
Коля Пухов, который остался сейчас за бригадира, разделил всю работу на две части.
— Сейчас печку буду топить я с Аликом, а вечером — ты с Сережкой, — сказал он Семе Пахомову. — Согласен?
Сема согласился.
— Сейчас картошку будешь чистить ты с Сережкой, а вечером — я с Аликом. Согласен?
Сема снова кивнул головой и сказал, что он согласен.
Коля Пухов ушел с Аликом рубить дрова, а Сема и Сережа остались чистить картошку.
Дрова попались сырые, и Коле пришлось как следует попотеть. Тюкнет колуном по бревну, а потом не вытащит назад. Но все-таки Коля со своей работой справился. Измерил глазами, много ли нарубил, вытер потный лоб рукавом и сказал:
— На сейчас хватит, а вечером Семка с Сережкой нарубят. Понесли.
Коля и Алик собрали дрова и пошли в барак.
Пришли, а Семы и Сережки уже и след простыл. На столе стоит миска с водой, а в ней лежат всего-навсего две очищенные картошки.
Коля страшно разозлился на этих несчастных лентяев и пошел их разыскивать. Далеко не уйдут. Коля все ходы и выходы тут знает.
Сначала Коля заглянул на лесопилку, потом отправился к старой брезентовой палатке, где хранились ящики с гвоздями, пилы и запасные топоры. Коля подошел и услышал в палатке голоса.
Сема и Сережка были тут.
Нетрудно было догадаться, чем они занимались.
Когда Коля вошел, он чуть не поперхнулся от дыма.
В темноте тускло мерцал огонек папиросы. Сема сидел на ящике с гвоздями и учил своего дружка курить.
— Ты пускай из ноздрей, — угадал Коля Семин голос. — Чего зря дым переводишь?
Сема и Сережка заметили открытую дверь и сразу же затоптали папиросы.
И хотя Коля застал их на горячем, они все равно не сознались, начали вилять и выкручиваться.
Коля был сильный и вполне мог поколотить нахалов за вранье и за то, что они бросили работу.
Но Коля не стал бить Сему и Сережу, а только турнул их из палатки и послал чистить картошку.
Сема и Сережа пришли в барак и увидели, что делать им тут нечего. Пока они сидели на ящиках и пускали дым из ноздрей, Алик уже начистил полную миску картошки и выпил целую ложку рыбьего жира. На верхней губе у Алика золотились маленькие маслянистые кружочки.
Вскоре затрещали дрова, забулькал котелок, и в комнате сразу почему-то запахло летним солнцем и огородами.
Ребята навалились на котелок и очистили его в два счета. Съели и хорошую картошку, и ту, которая была с темными пятнами, и ту, что прилипла к стенкам и стала черной и жесткой, как ольховая кора.
После обеда полагалось полежать немного в кроватях, но ребята не стали устраивать мертвого часа. Какой тут сон, когда в тайге так тихо и хорошо и каждая снежинка на сугробе сверкает и лучится, будто настоящий самоцвет.
Коля Пухов хотел было пойти в лыжный поход за реку Бирюсу, но снова не нашел Семы и Сережи.
Только что были они тут, наяривали картошку, которую начистил Алик, и вдруг на тебе — будто в сугроб провалились.
Но Коля знал, что Сема и Сережа не в сугробе, а затеяли они какую-нибудь новую подлую штуку.
Сема и Сережа всегда такими были. Когда отец и мать были дома, еще ничего, а если одни оставались — просто беда. И стекла в окнах побьют, и ведро с водой опрокинут, и скатерть чернилами зальют. Короче говоря, пользы от них никакой, одни убытки.
Но больше всего тут Сема был виноват. Это он сбивал с толку Сережу и курил вместе с ним отцовские папиросы «Беломорканал».
Как Коля предполагал, так и вышло: Сема и Сережа снова отмочили номер.
Сема снял со стены двустволку отца и пошел с Сережей бить в тайге зайцев. Коля и Алик нашли непутевых охотников возле самой Бирюсы.
Сема лежал на снегу и целился куда-то в гущу леса. Сережа тоже примостился за сугробом, будто за бруствером окопа. Он дрожал от холода и просил, чтобы Сема дал пострелять и ему.
Коля Пухов, который был сейчас бригадиром, подошел к Семе и вырвал у него двустволку. Ружье было без патронов, но это все равно. Если ружье попадется дураку, оно и без патрона выстрелит.
Коле не хотелось ссориться с Семой и Сережей, но он не сдержался и сказал все, что знал и думал про них.
— Идите сейчас же домой и рубите дрова, — сказал он. — Я с вами цацкаться не буду.
Коля отвернулся и ушел с Аликом прочь. Ему было противно смотреть на этих людей. Раз живешь вместе, значит, надо делать все вместе — и на зверя ходить, и дрова колоть, и картошку чистить… А если каждый будет тянуть в свою сторону, тогда ничего не выйдет.
Коля чувствовал, что это было только начало и ему еще придется повозиться с этой публикой.
Так оно и получилось.
Сема и Сережа даже и не думали колоть дрова. Они заперлись в своей комнате и притихли.
Коля постучал в дверь и снова напомнил Семе и Сереже про печку и про дрова.
— А ты кто такой? — послышался из-за двери Семин голос. — Катись колбаской по Малой Спасской, я сам себе бригадир.
«Ну и дружка подцепил себе Сережка! — подумал Коля. — Прямо оторви да брось».
— Выходи, Сережа, пойдем вместе дрова рубить, — сказал Коля. — Семка до добра не доведет.
За дверью послышался шепот. Это Семка науськивал Сережу.
Шепот стих. Несколько секунд стояло молчание. Потом Сережа вздохнул и скороговоркой пробормотал:
— Катись колбаской. Я сам себе бригадир…
Ну что с ними будешь делать!
Коля пожал плечами и пошел к себе.
Алик сидел в телогрейке возле открытой печки и смотрел на остывающие уголья.
Алик был хороший человек, но он любил тепло, и ему надо было родиться не в Сибири, а где-нибудь возле теплого южного моря или в самих Каракумах.
Коля взял табуретку и сел рядом. Говорить было не о чем. Все было ясно и так.
За окном скрипел новыми сапогами мороз. Стекла затягивались искристым инеем. В комнате становилось все темнее и темнее. Коля сидел на табурете, хмурил брови и ждал, что ребята одумаются и пойдут рубить дрова.
Он, конечно, мог бы нарубить и сам, но это уже было не по правилам. Он им не лакей!
А Сема и Сережа, видимо, и не думали выполнять приказ бригадира. За дверью все было тихо. Не стучал топор, не скрипел снег. Коля догадывался, в чем тут дело. Печка была одна на две комнаты. Натопит печку Коля, у Семы и Сережи тоже будет тепло. Сиди и грейся сколько влезет. Коле все равно печку топить надо. Не будет же он замораживать Алика. У Алика и так золотуха.
Вот какой расчет был у Семки и Сережки!
Алик тоже понял, что на Сему и Сережу надеяться нечего.
— Пойдем, Коля, рубить дрова, — сказал он. — Вдвоем мы быстро нарубим.
Коля не двигался с места. Что делать, как поступить? От этих мыслей голова у него разламывалась на четыре части. Долго сидел мыслитель, хмурил брови, задумчиво колотил пальцами по колену.
И вдруг — в глазах его блеснули рыжие искры.
Коля улыбнулся сначала чуть-чуть, потом больше, потом вдруг захохотал на всю комнату.
Сначала Алик даже подумал, что Коля сошел с ума от страшных переживаний. Но нет, Коля был жив-здоров. Он поднялся и сказал Алику:
— Алик, ты сиди здесь и никуда не ходи. Я скоро вернусь.
И Коля стал снова серьезным, как прежде, как полагается настоящему ответственному бригадиру.
Он запоясал телогрейку ремнем, посмотрел почему-то на стенку, за которой засели глупые дружки-приятели, и быстро вышел из комнаты. За стенкой начали было петь в два голоса песню, но, как только хлопнула дверь, сразу же умолкли. Сема и Сережа поняли, что Коля не зря хохотал и не зря он куда-то сейчас пошел. Скоро Коля возвратился и приволок с собой огромный волчий тулуп. В этот тулуп завертывался сторож Федосей Матвеевич, который ушел сегодня вместе со всеми расчищать дорогу.
— Ты зачем? — спросил Алик.
Коля приложил палец к губам, и Алик сразу понял, что это тайна. Алик никогда не лез с глупыми вопросами.
А между тем в комнате стало совсем темно.
Гудел в настывшей печи ветер. Тряпка возле порога, о которую вытирали ноги, сморщилась от холода и побелела.